В поединке советской контрразведки с немецким абвером участвовал и уроженец Мордовии Александр Корчагин

«Война нас гнула и косила». Эта строка из стихотворения  поэта фронтовика Булата Окуджавы неизменно вспоминается, когда доводится слушать ветеранов, рассказывающих о Великой Отечественной, или читать их мемуары. С каждым из того поколения война обошлась по-своему. О том, как она отразилась на судьбе одного из уроженцев Мордовии, рассказывается в публикуемом материале. 

Необходимо подчеркнуть, что здесь ни одной вымышленной фамилии, ни одного выдуманного факта. Материал построен строго на документальной основе – уголовном деле, недавно рассекреченном в управлении Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Республике Мордовия и любезно предоставленном редакции газеты «Мордовия».

- Мне передали, что русские провожали вас салютом,- иронично заметил капитан Фурман. – Не зацепило? 

- Нет, господин капитан, обошлось. – Корчагин в очередной раз убедился, насколько выверены решения капитана «Смерша» Пантелеева, обеспечившего его переход к немцам. Внешне – никакого эффекта: через передовую к немцам уходил дезертир. Естественно, реакция – по нему открывают огонь находящиеся в окопах. Но на этот раз важно было не зацепить уходящего – к немцам уходил агент абвера и он же – сотрудник советской контрразведки. Капитан Пантелеев сделал все в ажуре – и эффектно, и безопасно. 

- Докладывайте! – приказал капитан Фурман. Он не предложил Корчагину сесть, хотя разговор предстоял продолжительный. Прикрываясь субординацией, ненавязчиво и тонко намекнул он на огромную пропасть, разделяющую его, офицера абвера, и его визави – русского военнопленного, выторговавшего право на жизнь согласием работать на немецкую военную разведку и прибывшего после выполнения задания.

Корчагин медленно, словно напрягая память, фильтруя добытые сведения и оценивая порядок их подачи, процедил номера частей 48-й армии, сказал, что 137-я стрелковая дивизия занимает свой участок фронта и на отдых ее пока не отводят, дополнил рассказ о вооружении полков этой дивизии. Корчагин мог выдать всю обойму, снаряженную информацией, как автоматную очередь, но инструктировавший его капитан «Смерша» Пантелеев несколько раз повторил, что нужно дозировать данные – так выглядит достоверней.

Корчагин еще подивился прозорливости особиста, который готовил ему легенду и наполнил ее подлинными номерами частей. Кто бы мог предположить, что буквально за два дня до перехода Корчагиным линии фронта к нем-

цам драпанули два дезертира. Поэтому эквилибристика с цифрами и вооружением для Корчагина могла бы плохо закончиться.

Капитан Фурман, хорошо изъяснявшийся на русском языке, внимательно слушал агента, время от времени заглядывая в блокнот.

из досье:

Фурман (он же Фишер, он же Юрьев) – начальник разведкурсов при абвергруппе-107. Участвовал в переброске агентов. С июля 1943 года возглавил контрразведывательную работу в абверкоманде-103. С 1944 года – в истребительном соединении войск СС (Ягдвербанд-Ост), которое предназначалось для ведения подрывной работы на территории советских республик Прибалтики. Вербовал агентуру в Бромбергском лагере. Позднее преподавал в Штеттинской развед-школе. После второй заброски в тыл советских войск Корчагин «поближе» познакомился с Фурманом. Перед отправлением агентов за линию фронта он им передал деньги, сказав, что в пачке 80 тысяч рублей. После приземления Корчагин с напарником, перед тем, как разойтись, стали делить деньги – в пачке оказалось на 10 тысяч меньше.

После допросов возвращающихся агентов Фурман полагал, что имел обширную картину положения дел не только в районе передовой линии, но и глубоко в тылу Красной Армии. Это как в мозаике, где каждый элемент смальты несет свою нагрузку, являясь совершенно необходимым и придающим логическую завершенность узору или картине, так и соединенные данные агентуры позволяют установить положение дел на передовой линии или в ближайшем тылу противника. Что касается достоверности данных – вопрос особый. Кто-то нес абсолютно верные сведения, считая, что ему это впоследствии зачтется, кто-то докладывал дезинформацию, но эта «деза» была безупречно правдоподобной, а проверить ее в условиях военных действий весьма проблематично.  Но и те, и другие сведения принимались за истинные, разумеется, с известной долей скептицизма.  Так, зафронтовой агент «Марта» в отчете начальнику 1-го отделения 2-го отдела Управления контрразведки «Смерш» Брянского фронта майору Воронину написала: «В процессе допроса Ширман интересовался экономической жизнью в тылу Советского Союза, моральным состоянием войск и населения, условиями, в которых я жила, и как меня встретили в ЦК ВЛКСМ. Капитан Фурман подробно интересовался Москвой, приходилось ли мне встречать немецких генералов, взятых под Сталинградом, и печатали или нет в газетах протоколы их допросов». У Корчагина Фурман уточнил, как готовят красноармейцев в запасных полках.

Отвлекая Фурмана от заготовленного им «вопросника», Корчагин заметил, что они с напарником оказались в тылу советской дивизии «белыми воронами». Дело в том, что все офицеры были в фуражках, а они – в ушанках. «Спецам» из разведшколы казалось, что к экипировке агентов претензий быть не должно: Корчагин был обмундирован в форму техника-интенданта 2-го ранга, его напарник – в форму командира комендантского взвода. Но откуда немецким интендантам было знать, что в частях Красной Армии в то время начинала складываться своя…мода, одна из нехитрых забав молодых офицеров-фронтовиков. Телогрейка, перехваченная широким командирским ремнем с неизменным «ТТ» в потертой кобуре, но пистолет располагался не с правой стороны, как того требовал устав, а с левой, «по-фрицевски», ближе к центру живота; через плечо – планшет из настоящей кожи довоенного образца (особый шик!) с узким кожаным ремешком. Этому «портрету» офицера с передовой можно вполне доверять, поскольку его «составил» бывший сотрудник «Смерша», долгие годы впоследствии прослуживший в КГБ.

После подробного отчета Корчагина из Борисова, где располагалась разведшкола, перевезли в деревню Катынь, что в 23 километрах от Смоленска, в одно из штатс-бюро абверкоманды-103. Здесь Корчагину предстояло провести пять дней отпуска, полученного от капитана Фурмана.

Оставшись наедине с самим собой, Корчагин снова и снова возвращался к 28 декабря 1942 года. В тот день в Борисовском концлагере к построившимся военнопленным вышли три немецких офицера и один из них предложил желающим поработать на рейх выйти из строя. Корчагин сделал шаг вперед – он посчитал, что это единственный шанс остаться  живым и когда-нибудь вернуться в родное Тарханово, затерявшееся в глубинке Мордовии, где остались отец и мать, младший брат Николай; два других брата – Яков и Дмитрий воевали, а где – неизвестно. Отсюда Александра Корчагина, имевшего солидную школьную подготовку – девять классов, а это по тем временам далеко не начальная школа, в сентябре 1941 года призвали в армию и направили в Горьковскую школу радиоспециалистов. После трехмесячного обучения он прибыл в отдельный батальон связи формировавшейся в подмосковной Коломне 135-й стрелковой дивизии на должность начальника зарядной базы. В июне 1942 года дивизия уже воевала за город Белый, что на границе Смоленской и Калининской областей. Бои шли ожесточенные. Вскоре его батальон оказался в окружении. Последовал приказ – уничтожить автомашины с оборудованием и прорываться.  Их  осталось четыре человека. После блужданий по лесу встретились с майором – начальником штаба одного из артиллерийских полков. Вокруг него группировались оставшиеся в живых. Выходя из леса, наткнулись на немцев. В завязавшейся схватке Корчагин был ранен осколком гранаты в правую ногу. Вернуться в лес он не мог, а тут – фашисты. Так сержант Корчагин оказался в плену. Его отправили в концлагерь в Ржев, оттуда – в Смоленск, в конце августа он оказался в Борисовском концлагере. Здесь 28 декабря военнопленный Корчагин, лагерный номер 3275, вышел из строя и шагнул в новую жизнь.

Так Александр Корчагин стал курсантом Борисовской разведшколы, которая подчинялась абверкоманде-103. Кстати, ее позывной – «Сатурн» (помните, известный роман В.Ардаматского «Сатурн почти не виден»?). Абверкоманда и подчиненные ей пять абвергрупп и разведшкола вели работу против Западного, Калининского, Центрального, Прибалтийских фронтов. В Борисовской разведшколе проходили подготовку агенты, завербованные в лагерях военнопленных. В школе готовили агентов-разведчиков и радистов. В ней одновременно обучались около 150 человек, из них 50-60 - радисты. Разведчиков обучали один-два месяца, радистов – до четырех месяцев. Агенты в школе изучали топографию, методы сбора информации, структуру Красной Армии, типы вооружения. Кстати, в абверкомандах, куда направлялись агенты, отмечали их достаточно квалифицированную подготовку.

Школьный рацион сильно отличался от лагерного: курсантам выдавали по 25 граммов масла, 400-600 граммов хлеба, суп, чай, шесть сигарет. Тех, кто плохо постигал абверовскую «науку», наказывали – лишали еды.

В выходные дни курсанты играли в карты, шашки, шахматы. Корчагин повышал свой образовательный уровень: увлекся чтением  советской классики - «Петр Первый» А.Толстого, «Отцы и дети» И.Тургенева, «Севастопольская страда» С.Сергеева- Ценского…Школа располагалась в деревне Печи, в шести километрах от Борисова. До войны там находился военный городок, при эвакуации до библиотеки не дошли руки, а немцы ее почему-то не тронули.

 При зачислении в школу каждому давалась кличка. Агентам категорически запрещалось называть свою настоящую фамилию и расспрашивать об этом других. Наверно, это пошло от самого руководителя абвера адмирала В.Канариса, которого окружение звало «Седой старец» или совсем просто - «Седой».  Александр Корчагин стал Абрамовым Валентином Ивановичем. Из школы агентов направляли в Смоленск, в пересыльно-переправочный пункт (С-лагеря или штатс-бюро), где они получали дополнительный инструктаж, экипировались, согласно легенде, снабжались оружием и документами, после чего забрасывались в тыл Красной Армии.

из досье:

В июле 1942 года в Смоленскую диверсионную школу был внедрен сотрудник особого отдела 20-й армии Калининского фронта Михайлов. Ему удалось привлечь к работе на советскую контрразведку 12 курсантов школы. Он добился отчисления из школы наиболее опасных агентов а0бвера.

Возглавлявший германскую контрразведку генерал-лейтенант Франц Эккард фон Бентивеньи, находясь в  плену у русских, подробно описал методику вербовки агентов. Генерал отмечал, что «наиболее перспективными для последующей вербовки и оперативного использования были…в военное время военнопленные и лица различных профессий на оккупированных территориях».

15 сентября 1941 года руководитель абвера адмирал В.Канарис направил докладную записку о предписаниях по обращению с советскими военнопленными начальнику ОВК (Верховного главного командования вермахта) генерал-фельдмаршалу В.Кейтелю. Адмирал отмечал: «Женевское соглашение о военнопленных не действует между Германией и СССР, но действуют основные положения международного права об обращении с военнопленными. Последние с  ХVIII века утвердились в том, что военный плен не является ни местью, ни наказанием, а лишь заключением с целью безопасности, единственно для предотвращения дальнейшего участия военнопленных в боях…». На этом замесе романтического флера с немецкой педантичностью В.Кейтель без экивоков начертал: «Размышления соответствуют солдатским понятиям о рыцарской войне! Здесь идет речь об уничтожении мировоззрения! Поэтому я одобряю эти меры и защищаю их. К.23.9».

В.Кейтель проглотил заброшенную приманку, видимо,  при чтении докладной он отвлекся и любовался своим фельдмаршальским жезлом, с которым никогда не расставался. Иначе непременно обратил бы внимание на слова В.Канариса в 4-м пункте: «Общеизвестно, что несправедливое обращение вызывает дух сопротивления…». И, словно бы подтверждая этот вывод  адмирала, генерал-лейтенант Ф.фон Бентивеньи на допросе в «Смерше» так оценил эффективность работы советской контрразведки: «Почти ни один из заброшенных в тыл Красной Армии немецкий агент не избежал контроля со стороны советских органов, и в основной массе немецкая агентура  была русскими арестована, а если возвращалась обратно, то снабженная дезинформационным материалом».

Миновав передовую линию, Корчагин с напарником Андреем Назаровым (кличка Иван Кукин) продремали до утра в овраге. Корчагин поинтересовался у Назарова, намерен ли он выполнять задание немецкой разведки. Андрей, подумав, ответил, что не будет. Хотя в нескольких протоколах Корчагин в ответ на вопрос следователей, как бы он повел себя, если бы Назаров не согласился, отвечал: мол, пистолет держал наготове. Но, видимо, просто бравировал. Протоколы сохранили и такую фразу Корчагина: «Мне что-то подсказывало, что Назаров согласится со мной». 

Поднявшись по склону оврага, агенты увидели вдали несколько домиков. Пошли к ним. По пути встретился старший лейтенант. Корчагин и Назаров обратились к нему: мол, они немецкие агенты, отдали ему оружие, документы. Офицер, проверив документы, вернул их агентам и сказал, в каком доме находится штаб. Козырнув, он пошел по своим делам. Корчагина и Назарова озадачило решение старшего лейтенанта. Но когда они уже подошли к дому, их нагнал  тот старший лейтенант, который прихватил с собой еще старшину и санинструктора, и отвел в особый отдел. Кстати, при второй заброске в тыл Красной Армии, Корчагин и Назаров получили пропуск в штаб Центрального фронта по своим фальшивым документам. Видимо, они действительно были сделаны хорошо, раз не вызвали ни у кого подозрений. Немцы располагали большими возможностями для изготовления фальшивых документов. Например, абвергруппа-107, где в 1943 году подготовительные курсы, располагавшиеся в окрестностях Орла, возглавлял капитан Фурман, имела свою граверную мастерскую, располагала 20 печатями советских стрелковых дивизий, 40 печатями полков, 10 печатями эвакогоспиталей, пятью печатями армейских госпиталей, печатью штаба Западного фронта, печатями Тульского городского отдела НКВД и Химкинского районного отдела НКВД Московской области.

Корчагин с Назаровым сдали особистам все, что получили у немцев – по две банки рыбных и мясных консервов, по две пачки кременчугской махорки, по три тысячи рублей, по три коробка спичек, выпущенных Борисовской спичечной фабрикой, часы – Корчагин наручные. Назаров - карманные, производства Кировского завода, два нагана, по 14 патронов, ножи.

Немцы рассчитывали, что сухого пайка агентам хватит на три дня, именно столько времени они отводили на выполнение задания.

На одном из допросов в «Смерше» Корчагина спросили: кого из сотрудников Борисовской разведшколы он может назвать. Александр перечислил фамилии или клички 15 агентов – и обучавшихся, и уже заброшенных в тыл Красной Армии. Среди них он назвал и Фролова Ивана Ивановича, который обучал его радиоделу.

из досье:

Фролов (он же Матюшин Иван Иванович, 1898 г.р.) – уроженец Татарской АССР, преподаватель радиодела в Борисовской разведшколе. Бывший инженер Красной Армии 1-го ранга. Сотрудник советской контрразведки. В августе 1943 года его склонили к сотрудничеству оперативные работники спецгруппы НКВД «Родина». От него советские контрразведчики получали установочные данные на десятки немецких агентов, заброшенных в советский тыл, местах их выброски, характер полученных ими данных, особенностях «почерка» радистов. Матюшин-Фролов также передал схему устройства новой портативной радиостанции, принятой на вооружение абвером. 

Во время последнего допроса Корчагина в кабинет вошел капитан и спросил его, как он смотрит на то, если ему предложат сотрудничать с советской контрразведкой и вернуться в Борисовскую разведшколу. Александр Иванович ответил согласием. Капитан «Смерша» Пантелеев стал готовить ему «легенду». Разработали задание: максимум – парализовать деятельность Борисовской разведшколы, минимум – собрать данные о заброшенных или готовящихся к заброске агентах.

В ночь с 15 на 16 июня 1943 года Корчагин перешел линию фронта. В Борисовской школе его ждал капитан Фурман.

Задачу – максимум, поставленную ему в управлении контрразведки «Смерш», Корчагин не выполнил: его не назначили преподавателем, а стали готовить к новой заброске в тыл Красной Армии. В начале августа Корчагин с Назаровым в сопровождении немецкого офицера поехали в Карачев, чтобы там, на опушке леса, закопать рацию. В разведшколе уже не скрывали, что скоро придется отступать. Когда же часть Брянской области останется в тылу Красной Армии, агентам не составит большого труда запустить ее в работу. Корчагина с Назаровым выбросили на парашютах в Орловской области. Пока агенты разыскали штаб Центрального фронта, пока с капитаном Пантелеевым ездили откапывать рацию, время поджимало – необходимо было, чтобы не вызвать подозрений у немцев, выходить в эфир. Только 27 августа Пантелеев привез первую радиограмму: «Задержались в пути – большое движение, шли пешком. Следующее сообщение будет вечером». 

Из Брянской области – в Курскую, оттуда – в Сумскую, далее – в Черниговскую, потом – в Орловскую область. По этому замысловатому маршруту передвигалась полуторка с Корчагиным, Пантелеевым и другими сотрудниками «Смерша». В разведшколу поступал большой объем информации. Корчагин «отрабатывал» медаль «За отвагу», которую ему вручили немцы, экипируя перед заброской в тыл Красной Армии. А если серьезно, Пантелееву пришлось много поработать. Разумеется, в разведшколу поступала дезинформация, однако, содержащая и реальные данные, не имеющие принципиального значения.

Корчагин, «снабжая» немцев информацией, в то же время готовился и к возвращению в разведшколу. В ночь с 18 на 19 октября он с Назаровым переплыли на плоту реку Сож в районе города Чечерска Гомельской области и в конце октября вернулись в разведшколу. Капитан Фурман получил обстоятельный отчет своих агентов.

29 октября 1943 года Корчагин запомнил хорошо. Приехал немецкий офицер, хорошо говоривший по-русски, и сказал, что надо ехать на отдых. И привез Корчагина…в лагерь военнопленных в Борисов. Видимо, капитан Фурман посчитал, что Корчагин – отработанный материал и дальнейшее его использование нецелесообразно.

из досье:

В канцелярии Борисовской разведывательной школы, где готовили фальшивые документы для забрасываемых в  тыл Красной Армии агентов, работал А.Чернов. Он передал в Москву установочные данные на 140 агентов, действовавших в советском тылу. 

 Неделю его продержали в полной изоляции. Затем его с Назаровым и еще двумя военнопленными повезли в концлагерь, расположенный в польском городе Ченстохова. Здесь они заготавливали дрова, чтобы отапливать бараки военнопленных. В середине декабря судьба развела его с Назаровым – тот остался в Польше, а Корчагина повезли в Мюльберг. Здесь, в шталаге 4 «б» Корчагина переклеймили – теперь его лагерный номер стал 246986. Этот городок в Прусской Саксонии известен разве только тем, что около него германский император Карл V разбил свою  политическую оппозицию - Шмалькальденский союз – объединение протестантских князей. Для Корчагина он стал памятным еще и тем, что здесь он встретил… своего земляка – А.И.Леушкина, уроженца села Симкино Большеберезниковского района. Земляки обладали одинаковым статусом: оба – военнопленные, оба – агенты немецкой разведки. Но поговорить толком им не дали: сначала кто-то прервал их разговор, а потом Корчагина перевели в лагерь, расположенный в городе Наумбург. Здесь Корчагин и находился до 12 апреля 1945 года. В тот день его и других военнопленных освободили союзные войска.

Во время пребывания в лагерях военнопленных Корчагину пригодились уроки капитана Пантелеева. Видимо, он работал уже «на автомате», выявил здесь немало своих «коллег» - агентов «штаба Валли», созданного в июне 1941 года. В составе отдела «штаб Валли-1», который осуществлял общее руководство военной и экономической разведкой на Восточном фронте, входил зондерштаб «Россия» - специальный орган, занимавшийся агентурной работой по  ликвидации партизанских отрядов и подполья в тылу немецких армий. О выявленных агентах Корчагин позже сообщил следователям управления контрразведки «Смерш», когда его арестовали после освобождения из лагеря в Наумбурге.

Вновь и вновь перечитываю протоколы допросов А.И.Корчагина. Да, фамилия у него знаменитая.  На примере его литературного однофамильца воспитывались поколения комсомольцев, учились «делать жизнь»  с него. Настоящему Корчагину судьба тоже уготовила немало испытаний – остаться человеком в условиях ниспровержения всех моральных устоев. Если учесть, что генерал-лейтенант А.А.Владис, начальник управления контрразведки «Смерш», утвердил решение о прекращении дела и освобождении А.И.Корчагина из-под ареста в 1946 году, с полным основанием можно утверждать, что Александр Иванович  испытание выдержал.

О дальнейшей судьбе агента двух разведок ничего неизвестно.

В.Климанов.